Она танцует в своем лиловом сарафане. Ее тело - сладкий шарм. Худые нарисованные руки разведены в стороны, а легкая поступь пленила бы каждого в этом убогом месте. Однако ветер был северным и в темноте никто не показался. Не теряя ритма она проплывала между скукоженными деревьями подобно одинокой лодке.
Еще днем она прятала лицо за оборванными походками, нарочно придумывая новые имена, но здесь… Здесь ее сердце было спокойным. Претенциозно светящая луна не смутила девушку - ночь на ее стороне.
В танце было что-то от насмешки. С каждым новым шагом она будто расправлялась со своими недоброжелателями, а грациозные повороты, наполненные силой, служили напоминанием - живая.
Ситец на плечах упрямо топорщился, юбка не слушалась. Волосы разлетались в разные стороны, - и пусть, она не собиралась их ловить. Лишь изредка поглядывая на освещенную часть дороги в ней трепетала надежда.

Переполненный душный транспорт полз по дороге. Шум колес не давал уснуть, а на лицах читалось безразличие. Space dementia добежала до 1:09 в плеере, когда солнце начало тонуть в горизонте. Огненный шар боролся за свое место на небе, но только быстрее шел ко дну. Стёкла лопались и разлетались большими осколками, разрезая сердца пассажиров. Меня должно было выбросить на другую сторону, но я почему-то продолжала сидеть на месте, сильнее прижимая колени к груди.
Нечто подобное случилось со мной осенью. В тесном клубе душили черные стены. Рубашка быстро стала сырой, а дыхание за спиной пробирало дрожью. Голос поднялся вверх, а после стал осыпаться на головы, вползать в уши и растекаться под ногами. Зрачки расширились и застыли. Я стояла у самой сцены, когда протяжное sleep коснулось ресниц. Прожекторы гасли. Холодный воздух врезался в пуговицы и бил по рукам, а песня обнимала колени.

В твоей старой квартире мало места. Запах вчерашнего Живанши медленно ползет по стенам к потолку. Музыка из 50-х, а может 70-х, заставляет чувствовать себя особенным. Ты давно бы отправил проигрыватель на помойку, но мне ужасно нравится курить из твоих рук на этой огромной кровати. Конечно, ты предпочел бы слушать неторопливых whomadewho, below the cherry moon, скажем. Но сегодня мы играем по моим правилам. Называй, называй свои любимые страны. Я лечу.

Стремительно бежать из города в город, но так и не попасть в нужное тебе место только потому, что трамваи не едут дальше, чем заканчиваются рельсы, а ветер пронизывает до самых рёбер, и, кажется, уже совсем не знаешь откуда начался этот путь. Я брала с собой одеяло, когда ночами летела в твою кровать, но почему-то, мое утро всегда начиналось с одиночества, лишь по цвету простыни я понимала, что проснулась не там, где засыпала вчера. Парниша из Unmade Beds разделил бы со мной такие вот рассветы, не будь он мало кому известным персонажем. А ведь, если подумать, твой дом – нечто больше, чем просто знакомая постель.
На моем потолке ютятся звезды и, в отличие от привычных, их можно сосчитать. Один, два… Спи. Чем дольше я смотрю на них, тем четче видно наше отражение в шестнадцати держащихся рядом светил. Я не расскажу тебе: завтра мы проснемся не здесь. Один, два…

Свет гас на всех аллеях будто по плану. Ты умер вчера, но сегодня, подобно фениксу, стряхиваешь пепел наполняя легкие воздухом.
Пешком по вязкой слякоти, мимо черных кустарников он возвращается домой.
Застряв между мальчишкой и парнем, трет влажные глаза ладонями, в одночасье пытаясь скрыть появившиеся покраснения. Прежде он никогда так не тосковал по ощущению холода в родном Лоуэлле. В заднем кармане скомканная записка от Лиззи. Она бы вышла за него, если бы жизнь этого неуверенного в себе юноши не закончилась в тот самый момент, когда началась. Он теребил единственное воспоминание - золотистые волосы, что она перебрасывала из стороны в сторону, точно солнечные лучи бегут по волнам небесной синевы. Сейчас бы он целовал ее скулы, и все равно было бы мало.
Она собиралась оставить свой номер сразу после точки, там, где карандаш выводил "береги свой талант". Ковыряясь в карманах он понял, что никакой записки не было. А Лиззи…
Ты умер вчера.

Утром у меня был такой отрешенный взгляд и такое мертвенное лицо, что те, кого я встречал, возможно, меня не могли увидеть.

Тоскливый март платит небу за его безвкусные слезы, а ты летишь ко мне из февраля, оставляя сообщения на сотовом. Ты не из тех, кто врывается нежданным дождем в маленькие квартиры на последнем этаже; не скользнешь по щекам и подбородку, чтобы застыть там, где начинаются ключицы. Ты бы предпочел бежать к северу от весны, вливая в себя дешевое вино и, дабы не захлебнуться, спаивал души прохожих.
Я хочу не знать тебя в этой комнате, в этом городе и в этой стране, но каждое: "Нужно начать зарабатывать деньги самому, ты же понимаешь, чтобы двигаться дальше" заставляет сильнее прижимать телефон к уху, словно это касается меня.
Я не держу тебя за руку, ты мчишься за ветром, единственным, кто гладил твои плечи.
Руки тонут в рукавах старой толстовки, а карманы полны надежд. Есть нечто большее, чем возможность просто кого-то обнять, и ты знал это с самого начала.

Туман опускался на потрескавшийся асфальт города L. Я смотрела, как он шел по улице, крепко держа в руке чемодан - размытая печальная фигура, которая вот-вот полностью исчезнет за белым занавесом отчуждения.
В его руках была целая жизнь, поместившаяся в бесполезном ящике. Вес придавала истосковавшаяся по кому-то любовь, что он тащил уже несколько лет, но ему не хватало смелости вынуть и растоптать ее. Он боялся вернуться туда, откуда начал…
Совсем продрогнув, он кутался в воротник поношенного пальто. Ноги подкашивались, и я видела, как с большим трудом он переставляет их одну за другой, не останавливаясь ни на секунду.
Фигурка отдалялась и отдалялась, пока не превратилась в едва заметную точку. Утренний дым унес его, как наши дрожащие тени забирает с собой ночь.
Я прячу руку в карман, и всматриваюсь на стоящий рядом старый большой чемодан…

Наш сон - наш мир.
Я боюсь простуженных взглядов в чужих городах. Почему близких никогда не спрашивают о самом главном?
Завтра я запутаюсь в днях, оставаясь стоять в телефонной будке. Сюда не позвонят, а значит, я могу не просыпаться.
Праздные обещания - выцветшая любовь. Тогда оставь мне что-нибудь на память.

Замерзший перрон провожал последний поезд, когда рассеивающийся туман дотронулся моего разгоряченного лица.
Старый вокзал никогда не встречал пассажиров.
Назло пыльной рухляди, ты должен был появиться первым.
Сквозняк расстегивал пуговицу за пуговицей на затертом пальто, что ты отдал мне в нашу последнюю встречу. В уши врезался отвратительный звон - те самые часы. Они разочаровались в жизни безвозвратно, словно знали степень своей бесполезности.
Я прятала шею в шарф, в надежде, что прячу душу.
Нанизывая слова, как бусины на леску, губы размыкались, репетируя важную речь. Тучи не исчерпывающих себя вопросов нависали над головой.
Помнишь, я давала обещание писать? Десятки исписанных листов, приторные буквы, превращающиеся в слова, были невыносимы. Кто-то запер эту дверь навсегда, оставив написанное без адресата.
Ты часто говорил, что не так страшна глубина океана, предварительно задержав дыхание. Ты заставлял представлять молочные реки и сад, изогнувшийся в радугу в свете дня.
Было необходимо сказать что-то определенно важное. Что бы отразилось во всех зеркалах мира, окутав бьющееся сердце в шелк.
Он вышел из пустой электрички:
- Знаешь, а в городе M дожди.
Дожди…